"Распределяя места за
столом, учитывают не только степень их почетности, но и некоторые другие
условности. Например не отводят соседние места представителям одной
страны"
("Военно-морской протокол и церемониал", 1979г.)
Скажите откровенно, кто из вас может внятно ответить, как едят бутерброды?
Нет, не на завтрак, когда сидишь у себя в стандартной семиметровой кухне и
запиваешь его литровой чашечкой растворимого "Нескафе", произведенного в
неизвестной третьей стране. А на приеме, на торжественном обеде. А в какую
сторону надо наклонить тарелку, доедая суп и при этом не выглядеть в
глазах общественности дикарем с Сэндвичевых островов. И в конце концов,
можно ли налить в бокал из цветного стекла красное вино, или его наливают
даже в пивную кружку? Голову даю на отсечение, ответит, дай Бог, только
каждый пятый. Или седьмой. Если ошибаюсь, я счастлив. И самое главное, что
делать, когда ты первый раз в своей жизни оказался за столом, накрытым по
всем правилам сервировки и проконсультироваться совсем не с кем...
Для дружественного визита в стены греческого военно-морского вуза нас,
курсантов, отобрали человек тридцать. Меня и моего тогдашнего товарища
Юрку Смирницкого в том числе. Как положено, до полного нашего изнеможения
проверяли форму одежды и едва дали время на устранение обнаруженных
недостатков. Потом снова мельком осмотрели, одобрили и дали команду
спуститься вниз на пирс. Так, что волнующий момент первого вступления на
берег Греции запомнился нам только тем фактом, что в спину толкали
спешащие товарищи. Делегацию возглавил начальник учебного отдела училища,
каперанг Воеводин, мужчина суровый и дюже уставной. Говорят, что даже
родному сыну он запрещал в увольнении переодеваться в штатскую одежду, а
ежели тот артачился, то сразу собственноручно сдавал его в комендатуру.
Ему в помощь снарядили еще пару-тройку офицеров, а для усиления и более
полного контакта с греками,а также пригляда за нами всеми -
военно-морского атташе СССР в Греции, разбитного капитана 3 ранга,
по-моему вообще впервые одевшего мундир.
Минут десять курили на пирсе. Наконец подошел автобус с черными
тонированными стеклами. Погрузились. Поехали. На улице было тепло, но мы
парились в бушлатах, объявленных на этот день формой одежды. Поэтому
приятно удивило чудо западной техники – кондиционеры, установленные в
машине. Поплутав по узким улочкам, автобус выехал к большим воротам.
Особого фурора наше прибытие, видимо, не вызывало. Навстречу вышла только
немногочисленная группа офицеров и курсантов. Поздоровались. Сразу
выяснилось, что говорить с местными курсантами можно только через атташе.
Только он один знал английский язык в форме, доступной для легкого
общения, и уж тем более, только он говорил по-гречески. Для начала нас
провели по территории училища. Впереди офицеры, позади мы в окружении
греческих гардемаринов. Ребята пытались вступить в разговор с нами на всех
известных им языках, но мы гордо отвечали только на русском, ибо других
просто не знали, а технический английский, который нам преподавали в
училище, совсем не подходил для беседы. Нашелся среди нас всего один
вундеркинд, более или менее сносно складывающий фразы по-английски,
примерно на уровне шестилетнего кокни с лондонских окраин. Все остальные
школьный курс помнили в объеме трех-пяти слов, чего, как понимаете, для
полноценного обмена мнениями по международным вопросам явно не хватало.
Поэтому с обеих сторон объяснялись языком жестов плюс еще матерщина с
нашей. Матерились много. Ну как, к примеру, руками показать человеку, что
такое нашивки на погонах? К Юрке прилепился один шустрый грек, судя по
цифрам на плече, тоже первокурсник, и постоянно тыча пальцем в его две
галуна старшины 2 статьи на погонах, делал удивленное лицо и пожимал
плечами. Это после мы узнали, что его интерес вполне законен. У греческих
курсантов не было званий и их очень удивляла разница внешнего вида наших
погон. А тогда я был благодарен судьбе, что пристал он не ко мне, а к
Юрке, а тот, мучительно роясь в памяти, пытался извлечь из своего скудного
словарного запаса английского языка подходящие слова для пояснения.
Наконец Юрка выдохся, и пояснил коротко и просто:
- Я... Бл... Ну, вообщем... I many people!!!
И продемонстрировал двумя руками ошеломленному греку жест, во всем
цивилизованном мире обозначающий половой акт. Грек объяснение понял и
воспринял адекватно. Но от Юрки не отстал, теперь уже указывая на мои три
полоски на погонах. Воодушевленный возникшим контактом, Юрка уже спокойно
и доброжелательно пояснил надоедливому греку:
- А он! Вот же блин!!! Понимаешь, он ... Е... твою мать... He many, many,
many, many people!!!
И несколько раз интенсивно повторил движение руками. Грек многозначительно
покачал головой, и до конца нашего визита посматривал на меня с видом
глубокого уважения. Так, коротая время в светских беседах, мы продвигались
по территории училища. Само по себе оно не особо впечатляло. Совсем
небольшое, правда, очень ухоженное. Невысокие здания после нашей копии
Смольного казались просто игрушечными. Но спортзал поразил. Огромный
бассейн, масса тренажеров, футбольное поле с ровнейшим газоном, шикарные
душевые. Такое нам и не снилось. О чем говорить! Планомерно загнивающий
капитализм. Постепенно мы обошли все училище, причем маршрут движения был
четко ограничен, и при вольной или невольной попытке уклониться от трассы
сопровождающие курсанты вежливо, но твердо указывали "правильный" путь.
Ничего странного никто в этом не видел, все военные во всем мире абсолютно
одинаково зашорены. Ведь и у нас был свой "БАМ" для прогулок особо важных
гостей. Наконец блуждания закончились, и мы оказались в большой
университетской аудитории.
Вышел греческий офицер и полчаса с чувством и расстановкой рассказывал об
училище. Жаль, только совсем непонятно. После него выступил наш веселый
атташе и минуты за две перетолмачил выступление грека уже на русский язык.
Так как говорил он в стиле очень короткого изложения, то лично я узнал
совсем немного. Что училище - единственное в стране, что обучаются здесь
не только греки, но и иностранцы, что всего курсантов 240 человек, да и
все, пожалуй. Затем, блестя лысиной, на кафедру взгромоздился Воеводин и
произнес ответную пламенную речь о дружбе и сотрудничестве, причем, нас,
вероятно по соображениям секретности, он называл непонятным термином
«будущие инженеры-мотористы». Военные секреты страны вещь, конечно,
важная, но, слушая "вражьих" кадетов, мы сразу пришли к выводу, что они
прекрасно знают, на кого мы учимся. Единственные знакомые слова,
услышанные из их уст, касались ядерной энергии и подводных лодок. Выполнив
необходимые любезные формальности, наше начальство решило, что программа
посещения подошла к концу, и пора собираться по домам. Но не тут-то было.
Воспитанные греки пригласили всех в курсантскую столовую на званый обед.
Только вот столовая у них называлась по-другому - курсантский ресторан...
Это и правда оказался ресторан. Причем, прекрасный, на порядок выше любого
подобного заведения Советского Союза. В большом стеклянном зале стояло два
стола. При первом же взгляде на них меня охватило чувство, балансирующее
между паникой, ужасом и детской беспомощностью перед приближающимся
наводнением. Мама родная! Чего только не было на этих столах! Горы
тарелок, неимоверное количество вилок, ножей и прочих блестящих железок
неизвестного назначения, батареи бокалов, стопок, фужеров и других,
совершенно незнакомых мне сосудов. Четким строем, прямо-таки по ранжиру
выстроились бутылки всех видов и размеров. Походными шатрами вздымались
белоснежные салфетки. Но ведь самое страшное было то, что хитрые буржуи на
столе, перед каждым местом выставили аккуратные таблички, поясняющие,
какой национальности едок должен опустить задницу на этот стул. И мы,
представители могучей державы, стали терять монолитность рядов. Нас
сажали, перемежая через одного с греками! Полная катастрофа! Нет плеча
товарища! Не видно грудь четвертого человека! Повернув голову к Юрке, я
обнаружил, что у него на лбу написанмистический страх туземца перед
незнакомыми предметами. Остальной же наш народ вел себя, на удивление,
беспечно, словно каждый день на камбузе нам накрывали таким же образом, а
не бросали на столы гнутые алюминиевые ложки и чугунные бачки времен
очаковских покорений Крыма. Я, насколько возможно, придвинулся к Юрке и
прошептал:
- Старик, прикрой меня, я перекину таблички…
Он догадался без лишних вопросов, о чем идет речь, и мы вдвоем мелкими
шажочками, чуть ли не под руку передислоцировались к столу. Замена прошла
незамеченной, и, облокотившись о заранее выбранные стулья, мы стали
ожидать начала банкета. Теперь мы сидели рядом друг с другом. Мелочь, но
приятно. Искоса поглядывая на стол, Юрка и я суммировали совместные знания
и пытались разобраться в предназначении разложенных предметов.
- Так, эта вилка, видишь двухзубая, это для рыбы… Я читал…
- А нафига столько ножей? Четыре, нет пять…
- Один столовый, другой, вроде, десертный, а остальные… хрен его знает.
- Труба! Опозоримся…
- Глядим на греков и делаем, как они. Один к одному…
- А салфетку куда? За ворот или на колени?
- Давай не дергаться… Делаем вид, что сыты по горло. От подозрительных
блюд отказываемся.
Пока мы перешептывались, наше командование узрело на столах батареи
бутылок и всполошилось. Алкоголь - яд! Особенно для неокрепших юношеских
организмов. После серии пламенных жестикуляций и более точного их перевода
нашим атташе по столам бросились официанты. Через минуту из горячительных
напитков осталось только шампанское и то в очень небольшом количестве.
Пока производились эти манипуляции в зале шел оживленный обмен сувенирами.
Мы раздавали привезенные с собой открытки с изображением города-героя
Севастополя, значки с Лениным и прочими символами страны и флота. Греки
несли все подряд, от парадных эполет до неизвестных нам предметов одежды.
Лично у меня до сих пор храниться гюйс, а проще сказать, форменный
воротник греческого курсанта непонятной конструкции, завязывающийся на
спине. Странно, но больше всего грекам нравились значки с изображением
вождя Революции. Они с огромной радостью брали их и даже прикалывали к
мундирам, правда, с изнанки.
Наконец, нас пригласили к столам. Впрыгнув на заранее облюбованные места,
мы с Юрой опустили руки на колени, стараясь не делать никаких лишних
движений. Банкет начался. Сразу возникли трудности с хлебом. Его, как
известно, в руке не держат, а отламывают по кусочку со специальной
тарелочки. Мы с Юрцом не смогли сойтись во мнении, с какой стороны должна
стоять эта тарелка, и в итоге до конца обеда аккуратно отламывали хлеб с
одной . Я слева, а он справа, и при этом делая невозмутимое лицо, мол, так
оно и надо. Официанты разлили шампанское. Старший по званию грек встал и
произнес речь. Украдкой посмотрев по сторонам, я понял, что пить залпом
шампанское греки не собираются, в отличие от многих наших, вливших напиток
в рот привычным водочным броском. Отпив пару глотков, мы с Юрой поставили
бокалы и стали ждать пищу. От большого волнения и боязни опозориться я
даже не запомнил, что мы ели сначала. По-моему, какие-то салаты. Официанты
непрерывно мельтешили вокруг. То шампанского подольют, то тарелку заменят.
Бойцы рабоче-крестьянского флота к такому вниманию не привыкли, поэтому
старались, как могли, облегчить работу классовым товарищам, чуть ли не
помогая собирать со стола посуду, чем вызывая недоуменные взгляды хозяев.
После главного грека речь снова задвинул каперанг Воеводин. Выдав десяток
дежурных фраз о дружбе народов во всем мире, он неожиданно закончил свой
спич пожеланием большого здоровья всем присутствующим и их родителям.
Атташе добросовестно перевел и раздался звон бокалов. Приглядевшись, мы
заметили, что в голове стола, где заседали наши и греческие начальники,
спиртное изъяли не все. Точнее, вообще не изымали, а скорее даже
доставили. И судя по оживленной беседе, доносившейся с их края стола,
алкоголь постепенно начал стирать все барьеры, от политических до
языковых. Да и мог бы всего один толмач, пускай даже шустрый и веселый,
успевать переводить беседу десяти человек?
Подали горячее. Суп из баранины. Цивилизация еще не успела придумать
ничего более надежного для употребления жидких блюд, кроме ложки. Поэтому
этап поглощения прошел без эксцессов. Ну, разве только иногда
прорывающееся чавканье с противоположной стороны стола, где вольготно
расположился наш татарин Сафик. Он в училище попал по комсомольской
путевке руководства своей далекой республики, до восемнадцати лет жил в
юрте и догадался, что будет моряком, только на третьем месяце обучения.
Степная непосредственность и неприхотливость перла из Сафика очень сильно,
и, слава Богу, к моменту нашего визита его уже научили не допивать на
людях остатки супа прямо из тарелки. Правда, учился он хорошо. Знания
ложились в незаполненную голову степняка гладко и ровно, и многие курсовые
работы Сафик делал за половину класса. Так или иначе, проверку супом мы
прошли без замечаний. Тосты следовали один за другим. Правда, пили только
в одном углу стола. Судорожно сжимая бокал с персиковым соком, проблеял
здравицу присутствующим выдернутый из-за стола зам секретаря комсомольской
организации факультета. Мы добросовестно опрокидывали сок и с напряжением
ждали дальнейшего развития событий.
Подали второе. Жареная картошка с гигантскими кусками мяса. Здесь впервые
в наших рядах возникло некоторое замешательство. Уж слишком велик был
выбор ножей и вилок! Сафик, тот просто плюнул на условности, взял самую
большую вилку в привычную правую руку и начал скирдовать продукты без
разбора. Мы с Юрой, применяя выбранную тактику, выждали, когда греческие
соседи взяли необходимый инструмент, повторили их действия и со спокойной
совестью приступили к еде. Смешно, но и Юрка и я по советской градации
происходили из семей служащих. Помните графы анкет: крестьяне, рабочие,
служащие… Советская интеллигенция, одним словом. А вот нож в правой руке
держать толком не умели! Самые рабоче-крестьянские интеллигенты в мире!
Кое-как дожевали мясо и проглотили картошку. Вот тут со мной и случился
мелкий конфуз . Предупредительный официант у всех вокруг собрал пустые
тарелки, включая и Юрца, а у меня брать категорически не хотел, просто
игнорировал мои пламенные взгляды.
- Юр! Какого хрена он тарелку у меня не забирает?
- Паш.. Не знаю… Может, его подозвать ?
- Перестань, он ко всем сам подходил…. Слушай, может вилку с ножом надо
как-то по особенному положить? Ты как клал?
- Да просто кинул, и все! Попробуй по разному, может, и прокатит…
Я начал экспериментировать. Перекладывал вилку и нож, как мог. Крест
накрест, рукоятками от себя, на себя, на скатерть… Официант не подходил.
Возникло острое желание попросту воткнуть их в стол. Только с пятой или
шестой попытки официант, наконец, вырос у меня за спиной и легким
движением выдернул тарелку из под моих рук. Знайте, люди русские, к
изыскам не приученные, их надо класть рукоятками вправо, параллельно
груди. Это означает, что ты уже поел от пуза и больше не хочешь, сколько
не предлагай. Вздохнулось, наконец, с облегчением. Греки непринужденно
закурили. Мы за ними. Специально по случаю похода к греческим друзьям я
захватил с собой пачку "Беломора". Сам-то я его не особенно любил и
употреблял только при отсутствии других никотиновых палочек, но греков
удивить хотелось. Продув гильзы папирос, мы с Юркой профессионально смяли
мундштуки и прикурили. Над столом пополз аромат родных полей, прелого сена
и еще многих родных запахов. Соседствующий с моей стороны греческий
курсант стал заинтересованно приглядываться к дымящемуся предмету у меня
во рту. По его выражению лица сразу можно было понять: подобное он видит
первый раз в жизни. Или на худой конец, он принимал нас за наркоманов,
считающих ниже своего достоинства скрывать порочное увлечение. Вытащив
пачку из кармана, я жестом предложил пытливому греку папироску
производства Феодосийской табачной фабрики. Тот, с восторженной улыбкой от
уха до уха, закивал. Все-таки он видел в нас наркоманов. Ну, я и угостил
его, предварительно проделав перед неопытным любителем все наши
манипуляции. Перед тем, как отправить папиросу в рот, грек с интересом
осмотрел советское произведение табачного искусства со всех сторон, а
затем решительно прикурил. Лучше бы он этого не делал! После первой
затяжки у него округлились глаза, причем, до небывалых для человеческой
анатомии размеров. Речь, по–моему, парализовало сразу. Но настырный грек
затянулся во второй раз, не осознав глубины опасности. Вторая затяжка
лишила его возможности дышать. Надолго. Он даже не побагровел, а мгновенно
почернел. Губы судорожно ловили воздух. Из горла вырывалось шипенье и
звуки, напоминающие клекот орла и рев водопада одновременно. Видно, не
пошел наш табачок! Бросив папиросу в пепельницу, грек рывком, презрев
торжественность стола, вскочил и быстрым, но неуверенным шагом вылетел из
банкетного зала. Вся курсантская часть хозяев стола принялась
перешептываться, с опаской поглядывая на пачку доблестного "Беломора",
лежащую рядом со мной. За диверсию, что ли, ее принимали? Но вернувшийся
через пять минут незадачливый курильщик развеял все их сомнения.
Просветленный, порозовевший и со слезящимися глазами грек что-то
восторженно говорил, махал руками, а в конце концов, вытащив пачку
"Winston" из кармана предложил обмен. Меня не надо было долго упрашивать.
Обмен состоялся к общему удовлетворению обеих сторон, но особенно рад был
грек. Кажется, он собирался использовать мирный "Беломор" в целях
устранения конкурентов по всем вопросам. Пример оказался заразительным, и
после этого по всему столу пошел массовый обмен табачных изделий. "Прима"
менялась на "Marlboro", "Черноморские", по прозвищу "смерть водолаза", на
"Kent", но особенно дорого котировался все же "Беломор". Наши сигареты с
фильтром греков особо не интересовали.
По детской наивности, мы с Юркой предположили, что пытка застольем после
второго блюда, должна подойти к логическому концу. И расслабились. Не
тут-то было! За нашими спинами замаячили вездесущие официанты с подносами,
наполненными большими красными яблоками. Сразу возникло щемящее чувство
опасности. Какая-то засада! Переглянувшись с Юрцом, мы поняли друг друга с
одного взгляда - отказываться! Может, по правилам хорошего тона их вообще
через задницу есть надо, а мы не умеем. Небрежно отмахнувшись от
предложения вкусить десерт, мы заново закурили и, скрывшись за клубами
табака, принялись наблюдать происходящее. Судя по всему, такие опасения
пришли на ум не только нам. Многие наши, опрометчиво приняв плоды, вертели
их в руках, не зная куда пристроить. Но у других сомнений не возникло. Наш
единственный вундеркинд, покоривший греческую половину первобытным
английским языком и не прекращавший оживленных бесед с окружающими
иностранцами весь обед, схватил яблоко, привычно потер его об рукав и
смачно откусил. Греки охренели! Дома-то они, наверное, тоже ели так, но на
званом обеде… Стол затих. Почуяв, что он сделал что-то не то, вундеркинд
покраснел, положил яблоко на тарелку и замолчал. До самого конца встречи.
Казалось, что вся греческая половина стола ждет следующего захода на
яблоко нашими воинами. Никто не решался. Самое отвратительное, что сами
греки, заинтересованные нашими действиями, за десерт не принимались, тем
самым лишая возможности посмотреть, как же надо есть это чертово яблоко.
Очередным решившимся стал капитан 2 ранга Поярков. Под перекрестными
взглядами соотечественников и иностранцев кавторанг аккуратно положил
яблоко на тарелку, и немного поколебавшись, взял нож. Потом, опустив
глаза, разрезал яблоко на четыре части. Медленно, но решительно взял
кусочек, поднес ко рту. Аккуратно откусил. Теперь уже все смотрели на
него. Нутром почуяв неладное, Поярков даже поперхнулся. Взгляды окружавших
смелого кавторанга греческих офицеров говорили многое. И то, что серые и
невоспитанные эти советские, что цивилизация до нас пока еще не дошла, и
самое главное, сквозило скрытое презрение к таким вот лаптевым офицерам,
представляющим мировую державу. Что правда, то правда - нас светским
манерам не учили, да и никогда не собирались. Обидно. Но не смертельно.
Убедившись на примере одного из старших по званию русских, что мы полная
деревенщина, греки принялись за десерт сами. Вот это песня! Наши
бесхитростные русские души принять подобного просто не могли. Яблоко даже
не бралось в руки! Его, нанизав на вилку, очищали ножом от кожуры,
складывая ее на отдельное блюдце. Резали на части и таким же манером
вычищали сердцевину. А уже затем, отрезая маленькими дольками, отправляли
в рот, словно картошку. Нам, воспитанным на ночных походах в сады и
огороды соплеменников, это показалось таким жутким снобизмом и маразмом.
Гордое чувство принадлежности к первому в мире государству рабочих и
крестьян осенило в этот момент всех без исключения. К тому же за ним было
удобно спрятать свой личный стыд. Думаю, что скажи в этот момент греки
хоть что-нибудь резким голосом, наша экскурсионная группа встала бы на
дыбы и пошла драться, как львы. Но, слава Богу, ничего не произошло.
Больше видимых проколов с нашей стороны не было. Да и обед вскоре
закончился. Попрощались. Расселись в автобус и поехали обратно на корабль.
На позор нации наши злопамятные командиры ответили на следующий день.
Бригада греческих курсантов, естественно, вместе со своим начальством
приехала посмотреть корабль. Показали, рассказали, а под конец гостей тоже
пригласили на обед. В столовую личного состава корабля. Ее прибрали,
почистили и накрыли столы в соответствии с обстановкой. Бачок с кашей,
бачок с борщом, тарелка с салатом, шесть ложек и нож на шестерых. И
естественно, тарелки. Тоже шесть штук. Под первое и второе одновременно. А
еще яблоки. Горкой в блюде. Мы же в походе. Терпите, друзья. Обед
приготовили, правда, на славу. Да, у нас всегда кормили хорошо. Греки про
отсутствие десертных ножей и даже вилок позабыли. Умяли все подчистую. И
яблоки погрызли. С кожурой. Расстались друзьями. Они, в общем-то,
приличные мужики оказались, это и без знания языка видно было. Военные
любой страны всегда поймут друг друга. Даже противники.
Но, потом, вернувшись в родное училище, я решил больше судьбу не искушать,
да и еще раз почувствовать себя валенком не очень-то приятно. Каюсь, я
спер в библиотеке раритетную книжечку "Военно-морской протокол и
церемониал" и вызубрил ее от корки до корки, а особенно в части,
касающейся званных обедов и еды… Лекции теперь могу читать.