|
|
Гауптвахта. Вариант
южный
Военнослужащий и гауптвахта - понятия неразделимые. Однако, не относя себя
к числу военных, полагающих, что за службу надо хоть раз побывать на
гауптвахте в шкуре арестанта, я тем не менее, считаю, что без нее жизнь
военного была бы скучна и обыденна.
Дорога на губу у каждого своя. Лично я прошел ознакомление с главной
военной достопримечательностью славного города Севастополя, после крайне
неудачного празднования 23 февраля на третьем курсе училища.
Я тогда лежал в санчасти, и вся палата, как один, решила традиционным
способом отпраздновать годовщину родных вооруженных сил. К сожалению, мы
не учли того нюанса, что на следующий день должны были состояться
очередные выборы в какие-то органы власти. И совершенно упустили из вида,
что в таких случаях все начальство остается ночевать в училище, дабы утром
поднять всех на час раньше, а затем доблестно отрапортовать о выполнении
боевой задачи по массовому опусканию бюллетеней в урну. Поздно вечером
начальник факультета со своим замом со скуки решили проверить наличие и
состояние завтрашних избирателей и забрели в санчасть. Ну и конечно
накрыли нашу малину со всеми потрохами.
Никогда не забуду замаячившие в дверном проеме бороду и адмиральский погон
начальника факультета в самый разгар пирушки! Всю палату в ускоренном
режиме выписали из санчасти в два часа ночи, а уже утром раздали
"пряники". Мне досталось десять суток. После двух дней интенсивнейшей
подготовки меня повезли на "кичу".
Посадка на отдых начинается с двух часов дня. А весь вечер перед этим
несчастный каторжанин усиленно готовится. Курить на губе арестантам не
положено. Поэтому из тюбика надо выдавить зубную пасту, тюбик вымыть,
высушить, под завязку набить сигаретами и запечатать. Для полной
маскировки можно даже сверху положить немного пасты. Несчастного бреют и
обскабливают, чуть ли не под "ноль". Курсанты, скрипя зубами, вдеваются во
флотские "гады". Мыло, мыльница, зубная щетка, бритва, полотенце проходят
тщательный отбор. Недостаток или отсутствие любой составляющей - гарантия
того, что арестант на губу в этот день не попадает. Достаточно даже по
дороге потихоньку выбросить какую-нибудь мелочь, и будь уверен – сегодня
ты не сядешь.
Но допустим, у тебя все в порядке. Добрались до места. Во дворе гауптвахты
вливаемся в толпу ожидающих посадки и их сопровождающих. Кстати, те тоже
могут загреметь вместе с тобой. По тем же причинам. Нестрижен, например.
Наконец, тебя вызывают в канцелярию. Все. Началось.
В комнате сидят писарь-матрос и начгуб. Для разминки тебе предлагают
раздеться для осмотра за сорок пять секунд. Причем медлительность может
сразу же обернуться сутками дополнительного ареста, коротко, ДП. Эти две
буквы преследуют арестанта весь его срок пребывания в гарнизонном
каземате. ДП можно получить за все! То есть абсолютно за все! Низко
поднимаешь ногу на строевых занятиях, громко говоришь или тихо отвечаешь,
слабо выполняешь команду бегом или долго умываешься. Ну и не дай бог,
закуришь или совершишь еще что-то из разряда криминала!
Раздеваешься и вновь одеваешься со скоростью выстрела. Теперь ты
равноправный житель гарнизонного острога на срок, отмерянный тебе
начальством. А может еще и больше. Все дальнейшая жизнь происходит бегом.
Бегом мчишься класть свои пожитки, бегом бежишь обратно на плац, на
строевые занятия. И еще не успел уйти твой сопровождающий, как ты уже
печатаешь шаг по кругу во дворе среди таких же бедолаг под руководством
такого же арестованного мичмана. Вы знаете, какая зима в Крыму? Я влился в
шагающий строй в начале третьего часа дня. Прошел моросящий дождик,
образовались лужи, затем немного мокрого снега, выглянуло солнце, плац
высох, а мы все стучали и стучали "гадами" по асфальту. В начале седьмого
этот марафон, наконец, закончился. Нас загнали в камеры. Мои ноги гудели
как высоковольтные провода во время дождя. Образовались чудовищные мозоли.
А ведь это был только первый день, точнее, одна его половина.
Ужин по всем параметрам забивает рестораны быстрого питания. Команда
"Сесть!" раз пять перемежается командой "Встать!". Неправильно садимся.
Неорганизованно и неоднообразно. Не по щелчку. Наконец сели. На это уходит
от одной до пяти минут в зависимости от настроения начальника караула. А
оно всегда не ахти. У кого на гауптвахте будет хорошее настроение? В итоге
человек сто арестантов умудряются поесть минут за двадцать в несколько
смен. При количестве ну двадцать, двадцать пять посадочных мест в
столовой. Куда там "Макдональдс"!
Близкое время отхода ко сну еще не говорит о том, что скоро все
успокоится. После ужина – приборка. Там я впервые научился маршировать с
тазом воды в руках, поднимая ногу на полметра от земли! Наука, скажу я
вам!
Вечерняя проверка производится на плацу, независимо от погоды. И главное
со всеми своими вещами в руках. Ну, мыльница, там, полотенце и все
остальное... Само-собой, пяток раз "Разойдись-Становись!!!" Услышал свою
фамилию – ори во всю мощь легких "Я!!!", и перебегай в строй напротив.
Наконец сосчитали. Пора и на покой.
Теперь начинается самое занятное. Полеты на "вертолетах". "Вертолет" – это
сколоченные из деревянных досок одноместные индивидуальные нары. На
дневное время они убираются в узкую кладовую, на ночь, естественно,
вынимаются. Камеры пусты. Только стойки для "вертолетов" да бачок с водой.
По команде "Пять минут отбой!!!" толпа бросается разбирать двухметровые
"вертолеты" и волочь их в свои камеры. Уморительное зрелище! Дверь-то у
кладовки узкая, народ лезет, лупит этими деревяшками друг друга! Но вот,
наконец, попадали в камеры, и тишина. Однако, рано успокоились. Во время
не уложились. И по-новой! Ну, здесь хватает и трех раз. Народ с каждым
днем становится все более тренированным, да и спать тоже хочется.
Но и это еще не отбой. Все улеглись, и под шинелями затлели сигареты. А
курение запрещено. Начальство еще проводит пару-тройку обысков, вкатывает
несколько суток ДП пойманным неудачникам за найденные окурки и спички, и
только тогда наступает долгожданный сон. До пяти утра.
Пересказывать процедуру подъема смысла нет. Тот же отбой, только наоборот.
Еле вставил опухшие ноги в "гады". Приборка. Завтрак. Все по той же схеме.
Утренний развод. Вот тут меня и подстерегала неожиданность. Оказывается,
мой начфак, припомнив все мои грешки, кроме пьянки приписал в записку об
аресте и нетактичное обращение со старшими по званию. А это уже
неуставщина. И если по простой мальчишеской пьянке меня забрали бы
работать в город, то с этим диагнозом я был обречен топать по кругу все
свои десять суток. Так и вышло. Большую часть народа разобрали и увели, а
меня с горсткой таких же горемык запустили в бесконечный путь по плацу.
Уже через пятнадцать минут я шел как на ходулях. Стертые в кровь мозоли
саднили и ныли. И когда с крыльца спросили, есть ли кто-нибудь пишущий
пером, я не раздумывая, заголосил "Я. я. я !!!!". Хотя писать пером я
пробовал лишь пару раз.
Матрос увел меня в помещение комендантского взвода, в ленкомнату. Выложил
передо мной ватман, тушь, перья. Объяснил задачу и вышел. Я же под столом
потихоньку освободил ноги от "гадов". Перевел дыхание. Попробовал перо.
Вроде получалось неплохо. Благо, кое-какие художественные задатки у меня
имелись. Не спеша, вывел несколько фраз. Главное – не торопиться. Лишь бы
попозже оказаться снова на плацу. Включили телевизор. Повеяло чем-то
родным. На какой-то момент я расслабился, и начал выводить на листе бумаги
всякие мордочки. У меня, без лишнего бахвальства, неплохо получалось
рисовать карикатуры. Рука сама собой вывела рисунок на арестантскую тему.
Внезапно я почувствовал чье-то дыхание в затылок. Повернулся – писарь.
Все, думаю, труба! Шагом марш обратно на плац! Писарь взял листок, поднес
к глазам.
- Ты рисовал?
- Я.
- А еще можешь?
Я почувствовал приближение удачи.
- Могу.
- Ага. - сказал писарь и унесся за дверь. Через несколько секунд он
вернулся с еще одним писарем.
- Гляди. - сказал мой работодатель, и протянул второму мои художества. Тот
внимательно осмотрел и кивнул.
- Что надо!
Канцеляристы обменялись взглядами. Мой писарь наклонился и очень
дружелюбно обратился ко мне.
- Тебя как зовут? Паша? Послушай, нам увольняться через пару месяцев, а
альбомы нарисовать некому. Помоги! У тебя здорово получается.
Идти в кабалу матросу, мне – без году офицеру, по идее, не пристало. Но
ноги дороже.
- Без проблем. Сколько рисунков-то надо?
Писаря снова переглянулись.
- Да штук сорок. На кальке. Мы потом обведем.
Играть так играть! Сорок рисунков на незамысловатые матросские темы я
нарисовал бы дня за три, если не меньше.
- Боюсь мужики, не успею. Но постараюсь.
- А тебя на сколько суток посадили?
- На десять.
Матросы обрадовались.
- Ты главное рисуй! Остальное – не твоя забота. Обеспечим все! Никаких ДП
не получишь, только сделай!
И у меня началась новая жизнь.
Писаря Дима и Валера охраняли мой покой как часовые. Конечно, распорядок
дня остался у меня, как и у всех остальных губарей, но только чисто
внешне. После подъема вместо приборки меня отводили в канцелярию, где я
пил кофе, не таясь, выкуривал сигарету и приступал к творчеству. На третий
день завтрак мне начали носить туда же, не отвлекать же от процесса. Да и
пищу я стал потреблять не арестантского рациона, а с комендантской кухни.
На развод я выходил чисто номинально. Вставал в строй, а через минуту по
команде писаря уходил. Обедал таким же порядком, как и завтракал.
Единственное, что омрачало существование, так это вечер. После ужина меня
забирали не всегда. В зависимости от начальника караула. Разрешит –
хорошо, не разрешит – вкушай прелести вечерней губы. А вечера проходили по
одному сценарию...
На все "вертолетные" развлечения накладывалась еще и сдача караула. Караул
караулу рознь. Одни – те, кто в основном с боевых кораблей, к "губарям"
относились снисходительно, лишнего себе не позволяли. Выполняли свои
обязанности и ничего более. А вот караулы из морской пехоты славились
наибольшим садизмом, особенно, разведрота. После их суточного пребывания в
ранге охранников Дисциплинарный и Строевой Устав казались правилами
поведения в санатории. Ногу поднял низко – упор лежа, тридцать раз
отжаться. Палубу вытер небрежно – набрать со двора грязи, вылить, убрать
заново. Попробовал огрызнуться – шагом марш в одиночку, а на палубу
выплеснут пару ведер с хлоркой, подыши и успокойся. И если сердобольные
караульные из многих других частей позволяли втихую посмолить сигаретку,
то с морпехами этот номер не проходил. О том, что и сами они могут
оказаться в шкуре заключенного они, по-моему, не задумывались.
Арестанты, как могли, пакостили всем караулам, позволявшим себе явные
издевательства над губарями. Караул все сдавал и принимал по описи. Есть
такой замечательный порядок в вооруженных силах. Поэтому цепочки от
смывных баков спускали в жерла толчков, выбрасывали попадавшиеся под руку
замки, свои мыльницы, зубные щетки, плафоны от ламп, словом все, что могло
пропасть – пропадало. Приходит смена, а у них не хватает штук пятьдесят
наименований по списку. И понеслось... Сдающие ищут, принимающие ждут.
Совсем не редкостью были случаи, когда сменяющийся караул уходил в первом
часу ночи. Естественно, следующий караул из этой воинской части вымещал
свою злобу на губарях, и процесс начинался заново. Круговорот.
На пятые сутки ареста я обнаглел окончательно. Без опаски ходил в
офицерский гальюн, курил там не прячась. Повторно заступившие караулы меня
уже не трогали, полагая за комендантского служаку. Да и мои наниматели
оказались нормальными, приличными парнями, старались скрасить мне жизнь
как могли. Один раз даже договорились и сходили со мной попариться в сауну
коменданта гарнизона. Она тоже находилась при гауптвахте. Посреди ночи
меня подзывали к двери камеры и вручали посудину с жареным мясом –
побалуйся. Я делился трапезой со своими товарищами по несчастью, и все
были довольны. Проблем с сигаретами у меня уже не было, и я снабжал ими
почти всю свою камеру.
На пятый же день мы и попались. В момент бурного обсуждения сюжета
очередного шедевра в канцелярию заглянул начальник гауптвахты. Его
несказанно удивило присутствие курсанта, да еще с сигаретой в зубах. Мои
писаря тоже приобрели, какой-то неживой вид.
- Так, так. - начгуб подошел к столу и перебрал мою живопись.
- Твоя работа?
- Так точно! Арестованный за употребление спиртных напитков и нетактичное
поведение со старшим по званию курсант Белов!
Я отрапортовал как мог, правда, без надежды на благополучный исход.
Попахивало сутками семью ДП, не меньше. Писаря в один голос затараторили,
мол, он документацию нам помогает делать, мастер, а что курил, так то по
случайности. Начгуб минуту послушал, покачал головой.
- Помощь. Сам вижу. За мной!
Тут-то я и скис. Полсрока прошло без сучка и задоринки, и на тебе...
Побрел. Начгуб зашел в свой кабинет, запустил меня и закрыл дверь.
- Видишь? - рука начгуба указала на огромный стенд "Правила поведения
военнослужащего" на стене.
- Вижу.
- Надо переделать. Срочно. Тебе сколько осталось?
- Пять суток.
- Вот и хорошо! Ты уж постарайся! Тогда наказывать не буду.
Так я начал работать и у начальника. Мой социальный статус резко возрос.
Теперь я художничал на оба фронта. Объем работы вырос значительно.
Приходилось напрягаться на самом деле. Меня никто не трогал, и я заседал в
апартаментах начгуба, когда хотел, благо сам он на гауптвахте засиживаться
не любил.
К исходу своего ареста я полностью изрисовал альбомы моряков, но все же не
успел доделать глобальный стенд. Утром меня вызвал начальник гауптвахты.
- Выходишь сегодня Белов?
- Так точно товарищ капитан!
- А наш уговор помнишь?
Я подавленно молчал. Но начгуб видимо принадлежал к категории случайных
людей в стройных рядах гарнизонной гвардии. Он предложил компромисс.
- Белов, давай так. Я тебе объявляю семь суток ДП. Да не вздыхай ты! Ты
спокойно доделываешь стенд, спишь не в камере, а в кубрике моих орлов.
Питаешься с ними, и все остальное. Подберем форму, домой вечерком сходишь
пару раз. Ну, как, согласен?
Я молчал. Моя судьба была полностью в его власти.
- Что молчишь?
- Насильно мил не будешь, товарищ капитан.
- Тогда я без твоего согласия семь суток добавлю. Устраивает?
- Ваша воля, товарищ капитан.
Начгуб засмеялся.
- Ну ладно, кадет, не сохни! Помог – и слава богу! У меня, таких как ты...
Справимся! Свободен!
Когда я приехал в училище, все поражались моему цветущему виду. С губы
обычно возвращались худые, злые, зеленоватого цвета. Я же выглядел, словно
после дома отдыха, цветущим и жизнерадостным. Так и закончился мое южное
опробование гауптвахты изнутри. Слава богу, в качестве арестанта мне
больше бывать не приходилось.
|
|
|